С момента первой публикации "Новым миром" в 1987 году подборки стихов Иосифа Бродского прошло десять лет. Сегодня мы имеем обширную мемуарную, критическую и исследовательскую литературу о творчестве поэта. В монографиях, диссертациях, научных сборниках и в отдельных статьях, опубликованных за тридцать два года в России и за ее пределами (библиография зарубежных изданий ведет свою историю с 1965 года), освещены разные стороны эстетики и философии Бродского, его поэтики и стиха. Наметился ряд тем и проблем современного бродсковедения. Не вдаваясь даже в самую общую характеристику опубликованных работ, отметим только один, обращающий на себя внимание, факт: довольно частое употребление, применительно к творчеству Бродского, терминов и определений с приставкой "пост-" как в проблемно-философском плане (постхристианство, постсоветизм, постэсхатологизм), так и в теоретико-литературном (постклассицизм, постнеоромантизм, постреализм, поставангардизм, постструктурализм, постмодернизм), что создает весьма явную, но очень проблематичную "постаyру" вокруг имени поэта. На наш взгляд, поэзия И. Бродского - яркий пример эволюции к постмодернизму как во временном, так и в качественном отношении.
Заметим, что приставка "пост-" появилась в русском языке сравнительно недавно и дословный перевод ее в терминах указанного ряда традиционно сводится к латинскому "post" - "после": следующий после чего-либо, вслед за чем-нибудь. Определяя генетико-смысловую изначальность" приставки "пост-", считаем целесообразным обратиться к высказыванию П. Флоренского о том, что вся полнота слова, находящаяся в нем самом "только условно, частично, символически выражается своим наименованием" и, чтобы хоть приблизительно раскрыть суть того или иного понятия, необходимо окунуться в его этимологию, не забывая при этом, что выявленная путем этимологизирования "изначальность" есть не прошлое, но скорее будущее этого понятия.
Русское слово "после" этимологически сближается со словом "последний", которое, в свою очередь, восходит конечно к существительному "след". Таким образом, наречие "после" закрепило в себе понятие следа, то есть, отпечатка, знака, порядка; течения времени, вереницы; согласованности, повиновения; наблюдения, изучения. В толковании корня "post" в европейских языках латинского происхождения обращают на себя внимание прежде всего такие значения как "место, место наблюдения; основание; постоянный, крепкий, твердый". Следовательно, уже этот краткий этимологический экскурс показывает явную разницу значений слов, совмещенных в одном аффиксе языка: основа русского "после" - движение, а латинского - полное его отсутствие. Отсюда, думается, те противоречия, которые возникают в понимании и трактовке терминов с приставкой "пост-" между некоторыми российскими и западными учеными.
Что касается постмодернизма и проблемы его понимания, то одни исследователи этого явления конца XX века указывают на ряд генетико-типологических трудностей в попытках дать точное определение данному феномену культуры и сводят толкование этого понятия к общим фразам типа "специфический способ мировосприятия", "специфическое явление в философии, эстетике и литературной критике", "общеэстетический феномен культуры", другие апеллируя к работам в этой области западных ученых, дают определение, близкое к значению латинского "post", то есть практически сводят его к обобщению опыта авангардистской литературы XX века, третьи исходят из эпистемологического родства постмодерна и модерна, определяя постмодернизм как экзотическую повседневную форму эзотерического модернизма, а четвертые (в том числе и автор этих строк) склонны к бинарному пониманию постмодернизма и выделению в нем двух параллельных ветвей, которые условно можно было бы обозначить как "постмодернизм" (в кавычках) и постмодернизм (без кавычек). Данное разграничение представляется нам личностной, общечеловеческой, а не узко профессиональной проблемой, проблемой смыслового мира, а не суммы приемов. По нашему мнению, "постмодернизм" характеризуется отсутствием движения, либо движением в тупик, где провозглашаются "смерть истории", "исчерпанность культуры", "мировая бессмыслица", превращение литературы в пародию, в гримасу Такие допущения воскрешают в памяти искусство футуристического отрицания в начале нынешнего века и связанные с ним генетически авангардные, пост- и трансавангардные течения с их "к черту культуру", с их "не верю" в истины разума и морали, в науку, в Бога и т.п. Постмодернизм с такой родословной, если иметь в виду оппозицию "аполлоновское" - "дионисийское", можно было бы обозначить как "низкий постмодернизм" с дионисийским преобладанием в нем формы над содержанием.
Постмодернизм же, без кавычек, достаточно четко вписывается в систему "аполлоновских координат", таких как гармоничность, авторитет образцов, искусство как средство познания, многоуровневая организация текста и т.д. Таким образом, это движение, стремление к сотворению, к диалогу, к реконструкции, к вос-созданию всего, что выше собственной индивидуаль-ности, к парадоксальности и смыслу, помноженному на приоритет содержа-ния над формой, усиленной классическими тенденциями. Различие между "низким" и "высоким" постмодернизмом определяется ориентацией поэтов на разные течения в поэзии начала века. В первом случае это авангард, во втором - собственно модернизм (символизм, акмеизм, имажинизм).
Дискуссия о постмодернизме, длящаяся уже не один десяток лет, сама по себе говорит о неоднозначности и глубине этого понятия. Поэтому, выделяя бинарность постмодернизма как явления культуры в целом и постмодернистского литературного произведения в частности, мы имеем в виду, прежде всего соединение и гармоническое сочетание "высокого" и "низкого", "светлого" и "темного" постмодернизма как воплощение того равновесия и взаимодополнения, которое характеризует конец XX века как время "тоталитарного плюрализма". После-современная эпоха, основные пока-затели которой - усталость от научно-технического прогресса, его отрицание, отказ от политических унификации, осуждение тоталитаризма, приоритет общечеловеческих ценностей, языковой и стилевой плюрализм, - рождает по-эзию-комплекс, цельно и масштабно выражающую современные эмоции и идеи, другими словами, поэзию как картину времени в натуральную величи-ну, в виде мозаики пространств, которые нельзя урезать, сжать или сократить, как впрочем и увеличить, приукрасить хотя бы на один мозаичный кубик, как нельзя уменьшить или увеличить время.
Тема времени как постмодернистской картины мира разрабатывалась Иосифом Бродским на протяжении всего творческого пути и была сформулирована им в идее "нового историзма", суть которой в свободном отношении к культурному наследству, к стилям и жанрам, не в принятии одной, а в соеди-нении множества картин мира, непосредственно связанных с индивидуально-стью человека, с его творческой природой, где индивидуальная картина мира - не уход в иной мир, не обособление как способ выжить, но умение создать свою собственную норму - норму восприятия данности, как суммы достигну-того, в его индивидуальной временности и вечности. Достаточно вспомнить такие произведения Бродского как "Конец прекрасной эпохи", "Новая жизнь", "Fin de siecle", "Post aetatem nostram", "Колыбельная трескового мы-са", "ANNO DOMINI", "Архитектура", "Дедал в Сицилии", "Развивая Платона" и т.д.
В отличие от писателей и поэтов "низкого" постмодернизма, характеристику которого мы изложили выше, Бродский весьма трепетно относился к традиции и преемственности, подчеркивая при этом, что "боязнь влияния, боязнь зависимости - это боязнь - и болезнь дикаря, но не культуры, которая вся - преемственность, вся - эхо" . Более того, он отрицает саму возмож-ность эпистемологического разрыва с мировоззренческими концепциями прошлого, ибо каждый новый поэт, по словам Бродского, "развивает - даже посредством отрицания - постулаты, идиоматику, эстетику своих предшественников", следовательно, всякое новое творчество предполагает не преодо-ление прошлого, не разрыв с ним, а его повторение, но не простое повторе-ние, а некий "ана-процесс" - процесс анализа, анамнеза, аналогии, анаморфозы, - который перерабатывает нечто "первозабытое" . Таким образом, "идея линейной хронологии", "диахронической последовательности перио-дов" полностью отметается идеей маятника, где нечто новое - абсолютный ноль перед движением в заранее заданном режиме.
Исходя из этих соображений, творчество Бродского мы относим к "высокому" постмодернизму, ибо хронологически-линейное положение: следующий после всех, первый относительно предстоящих, предшествующих для него неприемлемо: он не видел себя первым, это понятие для него отсутствует, так как поэзия - дело частное - способ наблюдения за собственной не-значительностью в бесконечности времени. Отсюда резко отрицательное его отношение к авангарду во всех значениях этого слова. Для Бродского было естественным положение "вслед за...", говоря словами Уолта Уитмена, кото-рые любил повторять Бродский, положение великого читателя великой литературы. Именно с этой точки зрения поэт заявлял, что история даже не по-вторяется - но просто стоит. Для "великого читателя" история всего лишь процесс прочтения текста, где текст - не прошлое, но настоящее, а привычное восприятие линейности исторического прогресса - комментарий к этому тек-сту. Нас и наших предшественников, по словам Бродского, делает неразде-лимым целым "единство сознания, единство мироощущения, присущего нам и тем, кто жил на земле до нас" .
Еще большую доказательность тезис об отсутствии исторического про-гресса, в традиционном толковании этого понятия, приобретает в рассуждениях поэта относительно взаимоположения, даже взаимоприемлемости современной и предшествующей литератур: "Авторы, которых мы именуем древними, превосходят современных во всех отношениях - по крайней мере, с моей точки зрения. Превосходство это заключается уже хотя бы в одном том, что мироощущение, присущее нашей эпохе, - вся эта фрагментарность, раздробленность сознания, неуверенность в иерархиях земных и небесных, сознание некоей общей обреченности и порождаемая оным сознанием та или иная форма стоицизма - авторами этой так называемой древности чрезвычайно подробно выражено, или, лучше сказать, освещено. Литература современная в лучшем случае оказывается комментарием к литературе древней, заметками на полях Лукреция или Овидия". Вот, по нашему мнению, лучшее доказательство тупиковости движения "от..." и его неизменного возврата к движению "к...", "за...". Эти слова Бродского следовало бы расценивать и как достаточно подробное описание некоторых постулатов постмодернизма, выделенных на сегодняшний день в современном литературоведении: нонсе-лекции, с ее отрицанием возможности существования любой иерархии; ин-тертекстуальности как средства выражения мировоззрения и мироощуще-ния человека конца XX века; пастиша, то есть редуцированной фантастической пародии и самопародии; маргинальности, постмодернистской чувствительности и т.д.
Эти приемы и постулаты близки и Бродскому, но скорее не как приемы, а как средства постижения смыслопорождающей материи, потому что его творчество, его жизнь - это движение в культуру по обратной системе отсче-та, где ближайшие к нему по времени его учителя - Цветаева, Мандельштам, Ахматова - относятся к I веку; Баратынский, Пушкин - ко II веку, а, скажем. Вергилий и Овидий - к ХХ-ХХ1 векам. Чем глубже, чем отдаленней феномен Вселенной Культуры, к которому стремится поэт, с которым становится еди-ным целым, тем он современней. Установка "высокого" постмодернизма на содержание как материал предполагает и оправдывает движение вспять (от современности к античности) и оно не хаотично, так как в глубинной культуре не может быть неорганизованного материала. В постулировании "нового историзма" Бродский не ставит точку, он в движении к запятой, в движении через запятую, следовательно, в стремлении не к конечному результату, но к Процессу, к созданию собственной структуры. В подобном движении амери-канский литературовед И. Хассан усматривает, в отличие от движения к точ-ке модернистов, саморазрушающие свойства постмодернизма. Возможно. Но Иосиф Бродский в создание собственных структур через движение к запятой видит не синтез различных элементов, не их противостояние, даже не их "тотальный плюрализм", а их глубокую интеграцию, благодаря которой о раз-рушении не может идти речи, что характеризует "новый историзм" Бродского не как линейный, но как глубинный, у которого не три-четыре параметра измерения, а гораздо больше, возможно бесконечно больше.
В драме "Мрамор", например, И. Бродский дал постмодернистскую вер-сию своего "нового историзма" через собственный мистический опыт проникновения в глубинные исторические пласты. Обращаясь к далекой по времени культуре (с одной стороны это II век после нашей эры, с другой - время античности), поэт видит в ней мощнейший источник общечеловеческих цен-ностей, которые становятся необходимыми средствами выработки гумани-стического мировоззрения, миропонимания, адекватного условиям и реалиям конца нынешнего тысячелетия. Он создает особый исторический мир, не до-пускающий однозначного толкования, в котором гротеск, как особый тип художественности древней культуры, доведен до высшей, пиковой формы: победу над "монстром" башни, детищем линейной истории, и "монстром" линейного времени одерживает не просто смех, но вся человеческая культура, сама жизнь. Тулий - один из героев пьесы - с помощью гиперболизованной в бюсты-образы античных классиков культуры разрушает реальность, совершает архетипический спуск и подъем и подчиняет себе историю, сливаясь со временем. А в таких поэтических шедеврах, как "На смерть Жукова", "Сретенье", "Части речи" и др. тезис "история стоит на месте" вполне объясняет новаторство и архаику жанровой и строфической систем Бродского, которые представляются ему способами познания мира через конденсацию эмоционального, интеллектуального и языкового опыта. Становится понятным и резко отрицательное отношение поэта к концепциям узконациональной природы языка, который, по словам Бродского, является основной составной частью Вселенной. А прием пермутации, то есть взаимозаменяемости, позволил Иосифу Бродскому столкнуть в поэзии, в рамках "нового историзма", самые разные темпераменты эпох, культур, мировоззрений, личность и государство, этику и эстетику, смерть и вечность, но через все это сгущение ясно выделить образ Рождества, образ грядущего мира, идею гармонии. Иными словами, он разработал постмодернистский жанр развернутого исторического диалога, который призван стать новым организующим началом в современной литературе, в искусстве, в жизни.
Поэзия, по Бродскому, - время языка, а поэт, его голос - язык времени. Следовательно, культура как многоголосие, то есть "многобессмертие", не может рассматриваться как умирание эпох, как переход одной эпохи в другую. Культура - это непрерывное, взаимообусловленное воскрешение языка времени во времени языка. Язык времени Бродского - это художественный и мыслительный диалогизм, опирающийся на мощный собственный стиль с подчеркнутым чувством человечности и трагизма. А время этого языка - последняя треть XX века - время обобщения опытов нынешнего и предыдущих веков. Отсюда вытекает основной постмодернистский, без кавычек, принцип поэта - равность понятий "до" и "после" (как в "Литовском ноктюрне", где за неизбежным си следует новое до, и гармония повторяется вновь и вновь, доколе ее усваивает человеческое ухо).
Таким образом, сущность поэтической иерархии "нового историзма" И Бродского в одновременности разновременного, в симультанности и взаимопроникновении различных культурных слоев в постоянном и целенаправленном изучении и постижении времени. "Постмодернистская чувствительность" (по Бродскому - "чувство жизни") - это вслушивание, вживание в мир, в котором поэт является одновременно вдумчивым исследователем и рабом, способным слушать и воспроизводить голос этого мира, подчиняясь ему и отражаясь в нем. Именно поэтому проблема времени, а параллельно с ней языка и поэтического мышления, стали в творчестве Иосифа Бродского главными, а хайдеггеровская трактовка языка как пути, как порождения, "существо которого есть сказ", а для Бродского - голос, стала формообразующей и содержательной доминантой его, в сущности постмодернистской, философской и поэтической системы, но это - тема специальной статьи.
Остальные работы1. Флоренский П. Собр. соч. - Paris, 1989. - Т. 1V. - С. 15.
2. Современное зарубежное литературоведение: Энциклопедический справочник. - М., 1996. - С. 259.
3. Бродский И. Вершины великого треугольника // Звезда. - М., 1996. - № 1. - С. 225 - 226.
4. Бродский о Цветаевой: интервью, эссе. М.. 1997. - С. 76.
5. Лиотар Ж.-Ф. Заметки о смыслах "пост" // Иностранная литература. - М..,1994. - № 1. - С. 59.
6. Ваиль П., Генис А. В окрестностях Бродского // Литературное обо-зрение. - М., 1990. - № 8. - С. 25.
7. Там же.